Вельяминовы – Время Бури. Книга первая - Нелли Шульман

– Тихо, тихо, – сказал незнакомый голос, – сейчас вам станет лучше…, – Тони икнула. Ее опять вырвало, перед глазами все плыло.

– Я вас отведу домой, мисс, – предложил незнакомец. Тони ткнула рукой куда-то наверх:

– Я здесь, здесь живу…, – к ее губам приложили флягу. Тони, невольно, глотнула. Жидкость обожгла ей горло, в голове опять зашумело.

– Пойдемте, мисс, – ее подтолкнули, Опершись на его руку, девушка блаженно, пьяно закрыла глаза.

Сквозь сон, Тони услышала шуршание дождя. Протянув руку, она попыталась найти рядом коробочку папирос. Тони всегда клала их на столик, у кровати.

– Встану, – сказала себе Тони, – и сделаю кофе. Крепкий, горький. Выпью две чашки, залпом, покурю и заберусь под холодный душ…, – Тони именно так избавлялась от похмелья. На первом курсе они с подружками часто выпивали. Все приятельницы Тони родились в обеспеченных семьях. Родители оплачивали девушкам квартиры, и переводили ежемесячное содержание. Кузина Констанца зарабатывала сама. Герцог помогал племянникам, но Констанца и в школе, и в университете получала стипендию, и умудрялась кое-что откладывать. Деньги за свои статьи Тони быстро тратила. Девушка любила ходить в театры и устраивать вечеринки.

– Больше никогда не буду пить, – в который раз пообещала себе Тони, – где проклятые папиросы?

Приподнявшись, Тони замерла. Комната оказалась совершенно незнакомой. Оглядевшись, Тони заметила на простом комоде часы. Стрелки показывали без четверти шесть. Она помнила прохладный ветер с реки.

– Я была на улице, – поняла Тони, – а что случилось потом? Мы пили, с девочками. Лаура и Констанца пошли спать. Что произошло? – на потрепанном ковре лежало ее помятое платье. Рядом Тони заметила белье. Форточку приоткрыли, на улице моросил мелкий дождь. Все тело болело. Тони не представляла, где она находится. Комната была пуста, шкаф раскрыт. На вешалке болтались плечики.

Тони взялась руками за голову. Белокурые волосы растрепались. Скосив глаза на грудь, она заметила несколько свежих синяков. Заставив себя не дрожать, Тони скинула простыню. Девушка взглянула на свои ноги, в темных потеках засохшей крови. Почувствовав тупую, саднящую боль внутри, Тони, с усилием встала. Голова закружилась, она схватилась за спинку кровати.

– Я ничего не помню…, – поняла девушка, – совсем ничего…, – в зеркале отражались распухшие, искусанные губы, темные круги под большими глазами. На шее красовались синяки. Она прислушалась, вокруг было тихо. Толкнув дверь в углу, Тони оказалась в скромной ванной. На выложенном плиткой полу валялись влажные полотенца.

Тони залезла под ледяной душ.

Она поливала себя, стуча зубами от холода. В голове постепенно прояснялось. Тони вспомнила довоенную брошюру бабушки Мирьям. Девушка нашла экземпляр в кипе старых книг, в библиотеке, на Ганновер-сквер.

– Нужна спринцовка, кристаллы Конди. Дома они есть, в аптечке. Промыть слабым раствором. Поздно…, – девушка, с отвращением, кое-как, вытерлась полотенцем.

– Не пришлось ждать Испании, – Тони одевалась, – но какой мерзавец. Он воспользовался тем, что я была пьяна. Джентльмен бы никогда так не поступил…, – мужчина, кем бы он, ни был, привел ее в какой-то пансион. Туфель Тони не нашла. Она наклонилась над кроватью. Подавляя тошноту, Тони старалась не рассматривать пятна. На подушке она увидела несколько светлых, коротких волос. Больше ни одного следа постояльца в комнате не осталось. Вдохнув запах пота, крови, чего-то кислого, девушка, босиком, выскользнула за дверь.

У комнаты оказался отдельный вход. Съежившись от холода, вздрагивая, Тони обежала трехэтажный дом, с вывеской пансиона. На улице было пустынно, Кембридж спал. На углу красовалась табличка с названием улицы. Тони была в десяти минутах ходьбы от дома. Девушка и не помнила, как миновала переулки.

Тони взлетела по своей лестнице. Дверь квартиры была полуоткрыта, внутри царила тишина. В гостиной храпели подруги. Тони, на цыпочках, прокралась в спальню. Лаура, свернувшись в клубочек, уткнула темноволосую голову в подушку. Тони взяла из гардероба чистое белье, американские джинсы и фланелевую рубашку с высоким воротом. Забрызганное вином и рвотой платье, отправилось в корзину, в ванной.

Стоя над плитой, затягиваясь папиросой, Тони следила за кофе.

По закону, прервать беременность, можно было только в случае угрозы жизни матери. Тетя Юджиния, семь лет назад, участвовала в подготовке билля. Леди Кроу, с женщинами-врачами, и активистами лейбористской партии, хотела основать ассоциацию по реформе законодательства об абортах, но пока ничего не изменилось. Аборт запрещали даже в случае изнасилования.

– Официально закон таков, – Тони пила крепкий кофе, морщась, глотая дым, – но, я уверена, есть врачи, делающие операции, и не только среди бедняков, в Уайтчепеле. С папой нельзя говорить и с Джоном тоже. Надо пойти к тете Юджинии. А если, – она глубоко затянулась, – если болезнь…, – Тони не хотела думать о таком.

– Испания католическая страна, – сказала она себе, – но и там есть врачи. Так даже лучше. Никто, ничего, не узнает…, – засучив рукава рубашки, девушка убрала кухню. Когда Констанца, в халате, зевая, прошла в ванную, квартира сияла чистотой. Выбросив пустые бутылки, девушка вымыла посуду, и сделала кофе с тостами, для подружек. За завтраком, слушая и не слыша болтовню о вечеринке, Тони поняла, что в Кембридже посещать врача нельзя. В маленьком городе могли пойти слухи.

– Я не собираюсь отказываться от своих планов, из-за подонка, – зло сказала себе Тони, – я еду бороться с фашизмом, и ничто меня не остановит. В Испании найду надежного доктора…, – она решила вернуться в пансион и попытаться выяснить имя неизвестного мужчины.

– Он мог остановиться в гостинице, просто как мистер Джон Смит, – мрачно поняла Тони, – но мне надо узнать, кто он такой. Я его найду, отомщу…, – она, небрежно, заметила Констанце и проснувшейся Лауре, что завтра уезжает на север, в Манчестер, готовить статью о профсоюзном движении. У Тони было свободное расписание, она уже начала работать над тезисами. Тони писала об истории социалистической мысли в прошлом веке. Гиртон-колледж, без возражений, освободил Тони от посещения лекций.

Лаура собиралась на кафедру ориенталистики, встретиться с учителями. Кузина повертела тонкую чашку:

– Кузен Наримуне тоже придет. Он обещал мне показать коллекции дедушки Джованни и бабушки Эми…, – Лаура, немного, покраснела. На вечеринке она говорила с Наримуне о Японии. Кузен рассказывал ей о своих родителях. Он отлично танцевал. Лаура похвалила его, Наримуне смутился:

– Я бываю на приемах, Лаура-сан, но я не люблю светской жизни. В Токио я всегда занят, работаю, а в Сендае, дома, все просто, по-деревенски. Конечно, – поправил себя граф, – у нас есть замок, но в нем только слуги обитают…, – Лаура, в детстве, рассматривала фотографии прабабушки Эми, высокой, с прямой спиной, с уложенными в старомодную прическу волосами. В особняке на Брук-стрит, в библиотеке, стояло полное собрание книг бабушки Вероники. Маленькой девочкой Лаура больше всего любила устроиться в кресле, с коробкой конфет. Перелистывая пожелтевшие страницы, она читала о смелых капитанах, арктических путешествиях, итальянских патриотах и мормонах. Отец посмеивался: «На здоровье, милая». Кузен Наримуне тоже был знаком с книгами.

Он смущенно улыбнулся:

– Ваш уважаемый отец, Лаура-сан, показывал мне библиотеку. Я читал «Цветок вишни»…, – темные глаза юноши блестели смехом:

– Вероника-сан немного, как бы это сказать…, – Наримуне замялся.

– Изменила историю, – согласилась Лаура:

– Бабушка Эми спасла своего будущего мужа, а не наоборот. Но в книге тоже хорошо получилось, Наримуне-сан…, – она вытащила папиросу. Изящные, красивые, смуглые руки щелкнули зажигалкой. Лаура заметила, что кузен покраснел.

– Что со мной, – рассердилась Лаура, – можно подумать, что я с мужчиной ни разу в жизни не танцевала, не говорила…, – принимая ухаживания итальянцев, в Риме, Лаура держала поклонников на расстоянии, не позволяя им ничего, кроме редких поцелуев. Лауру воспитывали католичкой, ее покойная мать была очень набожной, отец дружил со священниками. Лаура намеревалась хранить девственность, до свадьбы. Пока что ей ничего не мешало. Лаура не испытывала тяги к приударявшим за ней мужчинам. С легкой руки Муссолини, идеалом в Италии считался властный, напористый, самолюбивый человек, желательно военный.

Поклонники Лауры относились к женщинам свысока, видя в них, согласно урокам дуче, бессловесных, хорошеньких пустышек. Лаура защитила магистерскую диссертацию по Данте, однако ее итальянских знакомых поэзия не интересовала, как и ее знание языков, и любовь к искусству. Женщине полагалось сидеть в шезлонге, на корме яхты, загорать, купаться и щебетать о голливудских дивах.